Загрузка...
Загрузка...


«Когда мне было 13 лет, я взяла и уехала из Москвы в Петербург на концерт группы “Алиса”», — говорит Настя, взрослая женщина, воспитывающая двух дочерей-подростков.
По словам Насти, она жила в благополучной семье, была отличницей и не хотела сделать ничего плохого — просто ей захотелось поехать. И она поехала — и пропала на три дня. Представьте, что пережили её родители: никаких телефонов, геолокаций и возможности узнать, что с твоим ребёнком и где он находится.
Став взрослой, Настя сама попала в такую ситуацию — правда, в отличие от своих родителей, всего на несколько минут, а не дней — её старшая дочь пропала на семейном фестивале в парке. Был ноябрь. Темно. Холодно. И, конечно, страшно. «У меня даже начались тренировочные схватки», — вспоминает Настя. Тогда она была беременна младшей. Дочка нашлась довольно быстро: она стояла у дерева и не двигалась, чтобы взрослые нашли её как можно быстрее.
Всё закончилось хорошо, но урок Настя усвоила навсегда: они с дочками договорились, что мама имеет право знать, где они. «Но я не проверяю локацию, если они мне сами пишут и сообщают, где они. Я им доверяю», — делится она.
Редакция ГМД-медиа собрала несколько историй о семьях, которые теряли своих детей в толпе, в городе или просто около собственного дома. Это ситуации, которые могут произойти с каждым, и мы хотим показать: даже несколько минут бывают невероятно пугающими. Поэтому важно знать, что делать, если вы поняли, что ребёнка нет рядом, и вам страшно — по нашей просьбе рекомендации и пояснения дала клинический психолог и гештальт-терапевт Татьяна Молодских.
Чаще всего теряются дети в возрасте до 10–12 лет. Это как раз то, что мы называем «случайными потерями»: пропажи в ТЦ, метро, вокзалах, аэропортах и в других местах, где много людей. Но, как правило, маленьких детей находят в течение трёх часов.
Недавно была ситуация: мама потеряла ребёнка в московском ТЦ «Авиапарк» — огромном многоэтажном комплексе. Администрация сделала объявление по громкой связи, но безрезультатно. Тогда женщина позвонила нам на «горячую линию», и, пока получала инструкции у оператора, ребёнок нашёлся. Такое происходит часто.
Дмитрий Второв, член Общественного совета при МВД РФ, президент фонда «Поиск пропавших детей»
Когда мой ребёнок пошёл в первый класс, школа проводила праздник в честь первого сентября — он проходит каждый год в городском ДК. Это такое большое здание, которое рассчитано на крупные мероприятия и вмещает сотни людей. Насколько я помню, там были все классы нашей школы. Плюс множество выступающих коллективов и их руководители.
От каждого класса, помимо классного руководителя, допускали внутрь только пару родителей. Остальные должны были ждать детей у входа.
Мы с мужем пришли заранее. Сначала долго ждали, когда выйдет класс моего ребёнка, а когда дождались, то не увидели нашего сына. Я подошла к классной руководительнице, и она мне сказала только одно слово: «Ищите». Пока мы его искали, класс начал делать групповое фото. Сейчас пишу это и понимаю, насколько же абсурдно выглядела эта ситуация.
На нас с мужем нахлынули ужас и паника. Перед глазами успело пронестись всё самое страшное. Мы немного поискали у входа, но вскоре разделились: я осталась искать на улице, а муж пошёл внутрь ДК. Детей было море, и они продолжали выходить из здания. При этом все они были в одинаковой школьной форме и почти все с русыми волосами, как и мой сын. Это осложняло поиски.
Нам очень повезло, потому что наш ребёнок не растерялся и, когда понял, что его класс уже ушёл, встал около внутренней двери в предбаннике здания и держал дверь открытой, пропуская выходящий поток детей и учителей. Так муж его и нашёл — зашёл в здание и сразу увидел сына у двери.
Мы, конечно, испугались гораздо сильнее, чем наш ребёнок. Казалось, что он даже не успел до конца сообразить, что произошло. Но мы изрядно понервничали тогда. В итоге он даже успел на групповое фото. На память об этом остались фотографии, на которых весь класс стоит кучкой, а мой сын — отдельно, ещё в движении, приближается к ним с недовольным видом.
Позже я написала классной руководительнице, что недовольна тем, что произошло. И она, конечно, попыталась съехать с этой темы: «Ну, хорошо же, что мы его нашли?». Хорошо, конечно, но хочется, чтобы учитель следил за ребёнком и отвечал за него во время школьных мероприятий. Особенно, если родителям не разрешают это делать самим.

Начнём с того, что обнаружить пропажу ребёнка — это действительно очень страшно. Испугаться в такой ситуации абсолютно нормально и естественно.
С точки зрения физиологии, когда нам страшно, в организме рефлекторно выделяются гормоны, из-за которых повышается давление, учащаются дыхание и сердцебиение. Психологическая задача страха — помочь нам остаться живыми в опасности.
В страхе мы можем замереть и ощутить ступор, или наоборот — испытать потребность немедленно что-то делать, а ещё мы можем разозлиться. Злость и стремление к действию — это так называемые ресурсные состояния, которые помогают немедленно начать решать стоящую перед нами задачу, защищать себя, спасать ребёнка. В ступоре же решать что-либо затруднительно, иногда и вовсе невозможно.
Мы с детьми жили за городом в закрытом малоэтажном ЖК — там настолько расслабленная атмосфера, добрососедство и спокойствие, что уже с 5 лет дети гуляют сами и все друг у друга на виду. Поэтому я иногда могла оставить младшего сына (тогда ему было 2,5 года) со старшим (ему было 7 лет) на площадке на 5–10 минут, чтобы что-то сделать рядом с домом.
В тот день так и было — мне надо было загрузить вещи в каршеринг, дети играли на площадке, там были друзья старшего, я попросила старшего присмотреть за младшим, пока я хожу туда-сюда. Через пять минут ко мне подошел старший и такой: «А Даня с тобой?», я говорю: «Нет, он же с тобой был». В общем, старший заигрался с другом, а младший в это время тихонечко свинтил.
Первым делом я бросилась на площадку, чтобы удостовериться, что он никуда не спрятался. Затем заглянула на площадку в соседний двор — мы ходили туда редко, но сыну она нравилась, и я предположила, что он мог пойти туда. Но и там его не оказалось.
Территория посёлка огорожена, но за шлагбаумом начинается дорога и лес — больше всего я боялась, что он пойдёт туда. Я испытывала жуткий страх и, конечно, представляла себе все ужасы мира, которые могут случиться за те примерно 15 минут, что прошли с момента пропажи.
Я написала в деревенский чат (у нас он очень развит), не видел ли кто мальчика, и буквально через пять минут мне написала хозяйка ПВЗ, что он к ней зашёл, и она отвела его в магазин рядом — там он и ждёт. Через две минуты сын был уже со мной.
Он был напуган и плакал, в магазине его постарались как-то утешить, дали булочку, он сидел там на стульчике и слёзы размазывал. Конечно, бросился ко мне и потом не отлипал. Но мне кажется, ещё сильнее был напуган его брат.
Со старшим мы много говорили после — он уже хорошо осознавал происходящее, винил себя, плакал, переживал. Надо было сконтейнировать его чувства, не сваливаясь в обвинения.
Мне хочется их обоих обвесить маячками и всегда знать об их передвижениях. Сейчас мы переехали из той локации и больше не гуляем сами, но если бы гуляли, я бы точно не стала доверять семилетке брата — он ещё недостаточно взрослый для такого.
После того случая я как будто бы не стала волноваться сильнее, но я просто и так всегда была тревожной. Стараюсь быстро замечать, если начинаю рисовать картины ужаса, и переключаться на что-то ещё. Дышу по квадрату, переключаюсь в настоящий момент. И считаю себя так себе матерью просто по умолчанию — куда ж без этого.
Если вы знаете, что склонны замирать в стрессовой ситуации, то полезно будет запомнить и выполнить некоторые простые действия, чтобы справиться с бессилием, вернуть себе ощущение живости и способности что-то сделать.
Первый способ — дыхание, медленное и размеренное: вдох, задержка дыхания, выдох в два раза длиннее вдоха. Это ослабит напряжение тела.
Также помогает буквальное возвращение в тело: заметить всего себя, начиная со ступней и двигаясь к макушке. Обнять себя за плечи, потереть, похлопать. Обнаружить, где в теле есть напряжение, и целенаправленно его расслабить. Хорошо помогает тряска: нарочитая дрожь, прыжки, безумные танцы.
Можно заметить объективную реальность вокруг себя: на мне надета одежда, я стою на полу, вижу стены, деревья, небо, какое всё это на вид, на ощупь. Назвать, увидеть, потрогать, это не займёт много времени, но поможет прийти в себя.
После того, как ваше тело вернулось в живое состояние, восстановится способность соображать и принимать решения.
Я теряла ребёнка трижды. Первый раз — в аэропорту в Румынии в 2018 году, кажется. Я отошла в туалет, муж с ребёнком остались на фудкорте. Когда я вернулась, муж спокойно мне сообщил, что Никита потерялся.
Тогда я не успела испугаться, но разозлило спокойствие мужа. Его аргумент был, что в аэропорту не страшно потеряться, потому что дальше аэропорта никуда не денешься. В целом, так оно и есть, наверное.
Второй раз был, кажется, в 2021 году, это была Масленица в подмосковной усадьбе Захарово. Мы только зашли на территорию фестиваля и разделились. Ребёнок остался — угадайте с кем — с мужем, а я отошла — угадайте куда — в туалет. Там был большой лабиринт, сложенный из стогов сена, стены — выше роста взрослого человека. Муж с сыном туда зашли и каким-то образом разделились. Я вернулась из туалета и муж мне сообщил — угадайте что.
В третий раз это было летом 2024 года, в парке. Мы с другом прогуливались, а сын ездил на велосипеде туда-сюда: то обгонял нас, то возвращался и отъезжал назад. В какой-то момент мы подошли к повороту и обнаружили, что в пределах видимости его нет. Немного подождали, потом я оставила друга там, где мы обнаружили пропажу, а сама пошла назад по дорожке. В нескольких сотнях метров я обнаружила его на лавочке рядом с женщиной с ребёнком.
Когда это произошло, сыну было почти 8 лет, и он был уже достаточно проинструктирован. Он рассказал, что когда понял, что потерялся, сначала встал на месте и начал кричать. Но от испуга у него пропал голос. Тогда он увидел семейную пару с ребёнком и подошёл к ним, сказал, что потерялся. Женщина осталась сидеть с ним, а мужчина ушёл искать в парке администрацию, полицию — кого-то, кто смог бы помочь. Но я нашла сына раньше.
Он был напуган, но горд, что всё делал как я учила, и что это сработало. Мы обсудили с ним, как он всё правильно сделал, и что сориентировался и поменял сценарий действия, когда первый шаг (кричать) не сработал.
Я же не особенно успела испугаться, как и в предыдущие разы. У меня вообще часто эмоции приходят потом, уже когда ситуация завершилась.

Чаще уже после, но бывает, что и одновременно со страхом возникают уже упомянутые злость, вина и стыд.
Злость может быть обусловлена биологически, потому что стандартные реакции на опасность — замри, беги или сражайся. Если человек злится, он достаточно силён и устойчив, чтобы защищаться, и не проваливается в бессилие. Именно поэтому мы, будучи детьми, бывали обруганы родителями тогда, когда ожидали утешения, и поэтому мы сами сейчас можем злиться на детей, если испугались из-за них или за них. Если человек достаточно внимателен к себе, то может распознать это чувство до того, как спонтанно наорёт на счастливого нашедшегося ребёнка.
Можно и стоит простыми словами говорить об этом с ребёнком: «я сейчас злюсь на тебя, потому что испугался за тебя». Если ребёнок потерялся не нарочно, то ваша злость, выраженная таким образом, не травмирует его и не заставит чувствовать себя виноватым (если он потерялся не специально, то он и не виноват и не должен нести ответственность за чувства родителя, а если нарочно — то это уже другая история).
В процессе поиска и после вы можете почувствовать, что вам стыдно за то, что произошло. Не держите это чувство в себе, дайте ему выход и обсудите с теми, кто вас поддержит.
Вина и стыд — нередкие чувства в родительстве вообще, и весьма вероятные в ситуации, которую мы сейчас рассматриваем. Это тяжело переживаемые чувства, и очень важно не оставаться в них одному, вопреки тому, что они буквально призывают спрятаться и никому не показывать свою «слабость».
Кажется, что очень стыдно быть родителем, который может потерять своего ребёнка: как можно было не углядеть, о чём ты только думал / думала и прочее. В таких ситуациях внутри нас обнаруживается жестокий критик, который совершенно не щадит и без того напуганного родителя.
Обнаружив себя в этих чувствах, найдите в себе смелость поговорить об этом с теми, кому вы доверяете: партнёр по родительству, близкие друзья, психолог.
Важно обнаружить, что есть люди, которые не считают вас плохим человеком и плохим родителем, несмотря на то, что произошло. Эти люди по-прежнему любят вас, уважают и сочувствуют. В перспективе этот опыт помогает обнаружить, кроме внутреннего критика, ещё и внутреннего защитника, который не даст вам самопоедаться. Я не встречала ни одного человека, которому самобичевание действительно помогло стать лучше, а ещё не встречала идеальных людей — ни по моим меркам, ни по их собственным.