«Мысль о том, что можно стоять выше правил, была близка моей матери»: отрывок из книги Шари Франке, дочери блогерши, пытавшей своих детей

Новинка из серии «Голоса вопреки» — цикла книг, в основу которых легли резонансные дела со всего мира

В издательстве «Эксмо» стартовала серия «Голоса вопреки» — это мемуары людей, пострадавших от насилия в семье: родители издевались над ними, били, унижали, травили и мучили. Первой в цикле стала книга Шари Франке «Дом моей матери». 

Шари рассказывает о жизни с матерью — ведущей блога «8 пассажиров», мормонкой и фигуранткой дела об издевательствах над собственными детьми — Руби Франке. О том, как многодетная мать превратилась в бездушную садистку, наша редакция рассказывала вот в этом разборе — читайте его по ссылке.

А сегодня с разрешения «Эксмо» мы публикуем отрывок из «Дома моей матери» — это зарисовка о том, как Шари, раздираемая противоречивыми чувствами к матери и страхом перед ней, искала утешение в фильмах, ведении дневников и книгах о Второй мировой войне. 

Мне было одиннадцать — почти подросток, — и с моим телом и разумом происходили перемены, которые я не до конца понимала. Руби опять была беременна — своим шестым и последним ребёнком, снова девочкой, — и наш и без того переполненный дом готовился к появлению нового малыша.

У нас установился собственный порядок: мы просыпались около шести или половины седьмого, и из комнат раздавались звуки пианино, скрипки и арфы — все репетировали. Потом мы спускались на кухню, где Руби варила овсянку или жарила яйца. Иногда за завтраком мы читали Писания, потому что вечера были заняты разными кружками.

— Только так и можно вырасти ответственным взрослым, — повторяла Руби.

Дальше мы отправлялись в школу. Руби никогда нас не подвозила: дорога до школы была ещё одним ежедневным упражнением в самостоятельности, которое, как ей казалось, помогало в воспитании характера. Из-за разницы в возрасте мы посещали разные школы и шли разными путями. Некоторые садились в автобус, гремящее жёлтое чудовище, которое поглощало нас каждое утро и выплёвывало каждый вечер. Я на тот момент должна была добираться до школы пешком. Идти было около полутора километров, которые тянулись бесконечно в морозные утра, когда ледяной ветер задувал под куртку. Я шла быстро, иногда сбиваясь на бег, и рюкзак стучал по спине.

Однако в дни рождения Руби баловала нас, забирая из школы на машине. Радость от вида её машины в очереди к подъезду от сознания того, что не придётся тащиться домой пешком, была лучше любого подарка. На один день мне доставалась мама, какую я всегда хотела, — внимательная, заинтересованная, заботливая. 

Мы редко приглашали друзей к себе. Не то чтобы нам запрещалось приводить в дом гостей, просто сама атмосфера не способствовала таким посещениям. Тесные комнаты, постоянное присутствие братьев и сестёр, вечная раздражённость Руби естественным образом препятствовали дружеским визитам.

Большинство моих братьев и сестёр нашли выход — общаться с соседскими ребятишками и играть на улице. Так было безопаснее и проще, и чужие не вовлекались в нашу сложную семейную жизнь. Лично мне сама идея пригласить друзей казалась странной и неуместной. Не то чтобы у меня вообще не было подружек, но не хотелось смешивать школьную жизнь с домашней, внушавшей ощущение тревоги, причину которой я не могла выразить словами.

На следующем месте по важности после школы стояли семейные ужины, хотя по мере того, как мы росли, устраивать их становилось всё сложнее. Домашние задания мы обычно делали на кухне, потому что рабочие столы не помещались в  наши крошечные спальни. 

На телевизор времени почти не оставалось, да и большинство передач считались неподходящими для нас. У меня до сих пор есть пробелы в области популярной культуры. Но мне позволялось смотреть «Губку Боба Квадратные штаны» и  «Симпсонов»; оба мультика мне очень нравились. Ещё мы любили вместе, всей семьёй, смотреть кино. Это стало общим способом справляться с напряжённостью и находить успокоение. Мы собирались в гостиной, мерцающий свет экрана отбрасывал мягкие отблески на наши лица, и на пару часов в доме воцарялся мир. 

«Холодное сердце» и фильмы про Гарри Поттера были у нас самыми любимыми. Я предпочитала «Гарри Поттера и Орден Феникса», пятую часть серии. Было нечто экзотическое в потаённых уголках Лондона и в секретной штаб-квартире Ордена. Но больше всего мне нравилась история профессора Долорес Амбридж — властолюбивой и беспощадной садистки и тиранши, встречающей отпор и терпящей поражение. 

В тот период, вступая в подростковый возраст, я заметила у себя новую привычку: до крови щипать себя за губы. Нервный тик, возникший словно из ниоткуда, быстро стал у  меня постоянным. Я смотрела на себя в зеркало и видела на губах болячки. Я пыталась их маскировать, понимая, что Руби будет в гневе. 

— Посмотри на своё лицо, Шари! — кричала она. — Тебе необходимо прекратить. Никто не захочет на тебе жениться, если у тебя весь рот будет в шрамах!

По ночам я молилась, чтобы у меня были идеальная кожа и  красивое лицо — ведь без них я не найду себе мужа. Однако были ли тому причиной гормоны или накопившаяся нервозность от жизни под одной крышей с Руби, моя тревога обострилась как никогда. Мне требовался какой-то выход, какой-то способ выразить свои чувства. Тогда я по-настоящему увлеклась ежедневным ведением дневника. 

Дневники — один из важных элементов мормонской веры; вести их — священная обязанность, ведь так мы свидетельствуем руководство Божье в нашей повседневной жизни. Нас учат, что наши личные истории послужат заветом для грядущих поколений, духовной картой, которая укажет потомкам путь. 

Каждый вечер, без исключения, Руби обходила наши комнаты, напоминая: 

— Ты уже записал, чем мы сегодня занимались? Не забудь упомянуть ту смешную фразу, которую сказал твой брат! 

Мы следовали этому ежевечернему ритуалу с разной степенью энтузиазма. Я определённо была самой постоянной хроникёршей из всех братьев и сестёр. 

В эти молчаливые минуты перед сном, склонившись над дневником в приглушённом свете лампы для чтения, я могла быть собой. Я выплёскивала на бумагу свои тревоги и страхи, недовольство родителями, подростковые волнения и новые чувства, которые испытывала в отношении мальчиков.

Я мечтала о маминой поддержке, её советах, её дружбе в это нелегкое время взросления. Но Руби держала эмоциональную дистанцию, как будто тёплые чувства могли подорвать её авторитет. «Помни: я тебе не подруга, я твоя мать», — говорила она, когда я спрашивала, почему мы не делаем чего-нибудь вместе, как другие девочки с  их мамами. 

— Моя задача — подготовить тебя к этому миру. Когда станешь взрослой, мы сможем быть друзьями». В конце концов, я прекратила попытки сблизиться с  Руби и делилась своими чувствами только с дневником. 

В этой эмоциональной пустыне я находила утешение в литературе и истории — у Чарльза Диккенса, Джейн Остен и Достоевского. Писатели стали моими друзьями, помогая понять жизнь, семью и любовь, которую я не получала от матери. Художественная литература давала возможность сбежать от реальности, прожить тысячи жизней под обложками книг, но по-настоящему мое сердце и разум увлекал нон-фикшн. В первую очередь я интересовалась историей — особенно Второй мировой войной. (В средней школе я  прочла больше ста книг о Второй мировой, и  учитель поручил мне преподать эту часть программы, потому что я знала о ней больше него.) 

Погружаясь в истории сопротивления и мужества в самые тёмные времена человечества — например, в «Дневник Анны Франк», — я  начинала по-другому смотреть на собственные тяготы. То, что пережили люди во время войны — страх, утраты, невозможный выбор, — делало мои собственные испытания более переносимыми, если не мелкими и незначительными. В каком-то смысле это утешало. 

Как-то раз я пришла на урок истории со своей последней находкой из библиотеки — толстым потрёпанным томом о подъёме и падении Третьего рейха. Когда я села, соседка по парте покосилась на книгу со смесью любопытства и недоверия. Она наморщила нос. 

— Тебе не кажется, что это тяжёлая тема, Шари? 

— Да, тяжёлая, — согласилась я, проводя пальцем по потёртому корешку. — Но подъём нацистов в Европе просто необходимо изучать. Тебе разве не хочется узнать про страдания и жестокость Холокоста? Про миллионы жизней, уничтоженных ради утверждения арийского превосходства?

Уже произнося эти слова, я поняла, насколько пафосно они прозвучат. Выражение лица моей подруги смягчилось, но я заметила, что ей стало неловко. 

— Конечно, но необязательно думать об этом всё время, Шари. Это так грустно. 

— Я знаю, что грустно, — ответила я. — Но ещё это вдохновляет. Люди выживали. Они сопротивлялись. Держались за надежду даже в самые мрачные времена. Мне кажется, нам всем стоит этому поучиться.

В оформлении материала использована обложка книги Шари Франке «Дом моей матери». Коллаж Александра Сербиненко